Форум

Не так давно я вспоминала события, происходившие на «Фабрике», то, как там над Ратмиром смеялись, подкалывали его, как к нему постоянно придирался Крутой, а потом в «Банде» Тимати и Доминик усиленно старались оттеснить его на задний план. Мне опять стало очень обидно за Ратмира, и я написала о нём небольшую новеллу. Тот, кто внимательно следил за судьбой Ратмира, угадает в моём рассказе многие эпизоды из жизни в «Звёздном доме» и воспоминания о нём. Если я где-то и сгустила краски, извините, просто таким я вижу наш шоу-бизнес...

АНГЕЛ

Он пришёл в этот мир, чтобы дарить людям свою радость и любовь. Он так хотел, чтобы вокруг него сияли счастливые улыбки и всем было хорошо.
Он был красив, очень красив. Но красивым его делали ни правильные черты лица, ни чеканный профиль и ни фигура Аполлона. Красивым его делали большие чёрные глаза, добрые, тёплые и немного печальные, глаза как у трепетной лани, и улыбка чистая, светлая, искренняя, такая, каких уже почти не осталось в этом мире звериных оскалов и хитрых ухмылок.
Он мечтал найти в этом мире друзей, обрести счастье, он мечтал стать одним из них. Ведь они казались ему большими, сильными и уверенными в себе, а ещё они были крутыми, очень крутыми.
« У меня всё получится», – думал он, с восхищением оглядывая лица вокруг себя, и всё же какой-то непонятный холодок проникал в душу. Здесь всё было чужое, не такое, как он привык видеть.
« Здравствуйте, я хочу остаться с вами», – сказал он и неуверенно поправил копну чёрных непослушных волос.
« Красивый. Очень красивый», – с завистью прошипели уроды, стоявшие невдалеке.
« И зачем он сюда пришёл? Весь такой беленький, чистенький, правильный. У него даже тараканов нет в голове!»
... Он остался. Но время проходило, а он всё так же чувствовал себя чужим. Когда другие развлекались, устраивая свои дикие игры, он стоял в стороне и с грустью, затаившейся где-то в уголках его тёмных глаз, смотрел на них.
Нет, он не был грустным. Он любил веселиться и шутить, он любил дурачиться так, чтобы все вокруг радовались, чтобы в их сердцах появлялось вдруг неведомое тепло и на лицах расцветала улыбка. Но здесь всё было чужое, и шутки тоже были чужие. И поэтому он стоял в сторонке, чтобы не выглядеть нелепым и смешным в их глазах.
Но как он ни пытался остаться в тени, они всё равно видели, что он не такой, как все, и часто зло смеялись над ним. В нём их забавляло всё: и фигура, и походка, и поведение. Они смеялись над тем, что он чистый и искренний, над тем, что он ничего не смыслит в их крутом мире. А он смотрел на них с грустью и всё прощал. Нет, не потому что он был хлюпиком и слабаком, просто он их любил и готов был за всё их простить. Он вообще очень часто прощал.
А хлюпиком и слабаком он никогда не был. Однажды на их территорию пришли чужаки и стали приставать к одному из них. Чужаки были большие и сильные, но он не испугался. Он схватил с земли бутылку и ринулся в бой. Он был очень храбрым и так хотел понравиться своим новым друзьям.
Но день шёл за днём, а стена непонимания росла. Он дарил людям добро и любовь, а они его предавали. Всё грустнее становились его глаза, всё печальнее были его песни, всё тусклее светилась его улыбка.
Он должен был или стать таким, как они, или уйти.
Но он не мог смеяться над тем, кто слабее, он не мог предавать и обманывать, идти по головам, ни перед чем не отступая. Он хотел света и добра, а вокруг были лишь мрак и зло. В липкой грязи зависти, корысти, лжи и лицемерия копошились уродцы с хитрыми ухмылками. Иногда в чёрной жиже они находили монетки, и тогда их морды озарялись светом наживы. Часто из-за денег начиналась возня, а порой и настоящая драка. Разукрашенные самки, еле прикрывавшие свои телеса разноцветными тряпками, похотливо жались к уродам, мечтая отобрать у них вожделенные монетки.
И так было везде, куда ни кинешь взгляд: грязь, вонь и страшные, перекошенные Морды. И среди них был он...
Он не смог сделать этот мир лучше. Его доброту и любовь никто не оценил. Поэтому он должен был уйти...
Он шёл мимо грязных, кривляющихся уродов, светлый, добрый, милый. За плечами белые крылья, слегка заляпанные окружающей его грязью. Несколько комьев бросил в него один завистливый поддонок, а несколько капель оставили проносившиеся мимо автомобили. Но он с доброй, всепрощающей улыбкой смахнул с крыльев грязь, в последний раз обернулся, бросая на этот сброд светлый, чуть печальный взгляд, и, набросив на голову капюшон, не спеша ушёл прочь, туда, где вдалеке сиял ослепительно белый туннель.
А грязные уродцы продолжали свою гнусную вакханалию, им и дела не было, что он ушёл, что его уже не было рядом с ними, что блеск его глаз, единственное светлое, что было у них, уже не озарял их мир. (Тут на ум пришла сцена из легенды о Данко, но я её немного изменила.) И лишь одно маленькое белое пёрышко ещё тускло поблёскивало на грязном асфальте. Но кто-то (так и видится мне здесь кривляющийся Тимати), подумав, как бы чего не вышло, подошёл и настойчиво затоптал пёрышко ногами. Оно блеснуло последней искрой и погасло, погрузив страшный, корчащийся мир в полную непроглядную темноту, темноту сердец...